Лев Сальников
ПТИЧКА ПТИЧКЕ РОЗНЬ…
(рассказ)
Они встретились на Трёхвокзальной площади, как они всегда в мальчишестве называли Комсомольскую площадь, и не сразу узнали друг друга. Потом стали вглядываться друг в друга, вспоминать, разговорились и пошло-поехало… Как гоняли голубей, как дрались за них, как любили этих птиц… Они зашли в ресторан Казанского вокзала, сели за столик, заказали по чуть-чуть и разговор пошёл веселей. За открытыми окнами ворковали уличные голуби, сизари, как презрительно тогда называли их голубятники… И один, вздохнув, сказал: да, птичка птичке рознь.. Это почему же? – удивился другой. А вот сами посмотрите, то есть послушайте... Пушкина знаете? Это Александра Сергеича? Именно. Знаю. Хорошо знаете? Ну, как сказать – хорошо, в рамках школьной программы. Ладно, значит про птичку божию читали? Читал. Ну и о чём же там? Ну, о том, что птичка божия не знает ни заботы, ни труда… питается тем, что божинька пошлёт, греется на солнышке, чистит пёрышки весь день и поёт в тепле и довольстве, а холода настанут, она взмахнёт крылышками и в тёплые края: ту-ту… Вот, именно это ту-ту нам в головы и вложили эти хитроумные СМИ, то есть – средства массовой информации, как их теперь молодёжь окрестила; а если бы мы с тобой тогда, в школе, не ленились сами работать с материалом, как говорили нам добросовестные наши учительницы, мы бы увидели там много-много другого: простого, важного и необходимого. И что не все птички улетают в тёплые края, и что забот у них много круглый год: вить гнездо, выводить птенцов, кормить их, выращивать, защищать, учить самим добывать пищу, самим защищаться, переносить холод, голод и многое-многое другое… А увидев это, поняли бы, что не смеяться надо над бедными, заботливыми, маленькими птичками, не орать пустые лозунги под бой барабанов и пляс оголтелых барабанщиков с вытаращенными глазами, а брать с этих трудолюбивых птичек пример и обустраивать свой дом, свою страну по-умному, по науке, а не с бухты-барахты, не с похмелья… А чтобы ты сам убедился, что я ничего не придумал, а всё это есть у Александра Сергеевича, я приведу тебе все эти стихи о птичке, какие он сочинил за свою хоть и короткую, но очень насыщенную всякими событиями, переживаниями, страданиями и раздумьями жизнь. Вот читай, что ты давно уже читал и даже заучивал наизусть, но теперь читай по-другому – вдумчиво:
Птичка, 1823 год (Пушкину 24 года).
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
Птичка, 1824 год, из поэмы «Цыганы» (Пушкину 25 лет).
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда,
В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдёт,
Птичка гласу Бога внемлет,
Встрепенётся и поёт.
За весной, красой природы,
Лето знойное пройдёт –
И туман и непогоды
Осень поздняя несёт:
Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальные страны,
В тёплый край, за сине море
Улетает до весны.
Фрагмент, 1836 год (Пушкину 37 лет, до смерти меньше одного шага).
Забыв и рощу, и свободу,
Невольный чижик надо мной
Зерно клюёт, и брызжит воду,
И песнью тешится живой.
Вот три варианта не отпускающих его от себя серьёзных раздумий, раздумий разновозрастного поэта над кажущейся на первый взгляд простенькою темой. Здесь не просто три угла зрения на себя, на окружающую жизнь, на Космос бытия, здесь непрерывно меняющийся поток жизни человека в человеке. И что же мы видим в этом потоке? Мы видим, как 24-летний, 25-летний и наконец 37-летний человек, поэт, мыслитель углубляется в толщу жизни этого неостановимо разрастающегося потока: своей собственно-семейной, творчески-личной, окружающе-общественной, обще-народной, природно-космической, то есть жизни Природы и Космоса, – и открывает нечто, то есть что-то такое невообразимое, что постоянно, неотступно, можно сказать – завораживающе!.. заставляет его пересматривать свои взгляды, уточнять их, координировать, преломлять и переосмысливать… И мы видим, как Птичка, оставаясь живой птичкой – невольным чижиком, превращается в Птицу-Жизнь. Не в Крылатого Колосса, затмевающего солнце и свет, а пускай в крохотное, но живое существо, как все мы в этом громадном, безмерном мире, но самостоятельного члена Небесного Царства! Со своими правами, своими целями, своими трудами и живыми радостями! Общими радостями жизни…
Всё? Всё. Значит, вы прочитали мне бесплатную лекцию про то, как великого поэта хитроумные СМИ (средства массовой информации, так теперь называется вся эта агитпропаганда) выхолащивают и вкладывают в наши головы не то, что надо. Так? Так. И теперь современным ребятам надо слушать своих учительниц не так, как мы, балбесы, когда-то слушали своих, так? Так. Ну что ж, я согласен, хотя и тогда газеты, журналы, книги, радио, телевидение, да и всё остальное, писали, говорили, показывали много интересного и умного, помимо всякой муры, а по этому поводу предлагаю взять ещё бутылку и пойти обмыть это согласие в наших местах, если они ещё сохранились. Идёт? Идёт!
И они, обнявшись, вышли на улицу, пошли по родной Каланчёвке, зашли в магазин напротив Безбожного переулка, теперь снова Протопоповского, где когда-то давно, в их далёкую комсомольскую молодость стояла пивная, в которую им строго-настрого запрещали ходить и родители, и учителя, но они тайком иногда забегали туда выпить по кружке пива, чтобы почувствовать себя взрослыми, или даже по сто грамм с прицепом, чтобы уж совсем близко, почти вплотную, ощутить себя рабочим классом!.. За это самое ощущение, то есть почти вплотную, их чуть не исключили из комсомола – с ужасной формулировкой: за буржуазные замашки, как сказал загробным голосом их комсомольский вожак, длинный парень с угреватым лицом. Но обошлось, у одного из них отец работал в райкоме партии. И физрук, их любимый учитель, бывший спортсмен с золотым фиксом, сообщил им по секрету после этого собрания: эх, вы, чижики!.. скажите спасибо своему благодетелю (он, конечно, имел ввиду отца одного из них), я вовремя предупредил (кого нужно!- он поднял вверх глаза) о готовящемся собрании… а то бы вы оба вылетели из школы. А комсорг, Юра Фишман, который потом уехал в Израиль, достраивать там коммунизм, сутулясь, угрюмо сказал: что же вы, спортсмены, так опозорились…
К счастью, школу они оба закончили. Один поступил в институт и стал филологом, работает в детском издательстве. Другой устроился на мебельную фабрику в экспериментальный цех декоративных игрушек; потом отслужил армию, где стал специалистом-краснодеревщиком, всем офицерам обновил мебель, а теперь открыл своё дело и обустраивает в богатых домах по спецзаказам особые вольеры для животных и птиц. Оба женаты, имеют детей и счастливы… В этом они заверили друг друга, когда бутылка закончилась и они стали прощаться. Один сказал: юность есть юность, но она проходит, то есть становится прошлым, так? Так, подтвердил другой. А прошлое есть – небытие, сказал филолог и вздохнул. Не люблю прошлого, сказал краснодеревщик, если в нём нет опоры, а у нас с тобой опора есть. Он вытащил из кармана деревянную статуэтку и вручил её другу. Тот взял, повернул её к свету и увидел миниатюрный свисток в форме птички. Он подул в дырочку на хвосте и раздалась нежная мелодия… Он улыбнулся, они обнялись и пошли по домам, каждый в свою сторону. Больше они никогда не встречались, хотя мысли такие были. Но как-то не получалось…
Мысли хорошие всегда есть. Но они не более могучи, чем хорошие чувства. И проблема здесь в соединении одного с другим. Но решение этой проблемы только в одном – в человеческой искренности. У Пушкина это сочетание – мысль плюс чувство, – было идеальным.
Москва, Черкизово - Трёхвокзальная площадь – Казанский вокзал – Каланчёвка - Безбожный переулок (теперь снова Протопоповский), жаркое лето 2010 года.