Анастасия Чернова

 

ТЕТКИ

Когда Минькову предложили подготовить этот материал, он обрадовался. Федя Миньков, в прошлом студент-отличник и краевед, последнее время что-то обнищал. Работы было много – просто завались, но проблема в том, что вся бесплатная или, в лучшем случае, за пакетик карамели. Поскольку своих детей у Минькова не было – эта карамель, ну на фига ему. Не будет же взрослый, двадцатипятилетний мужик, лопать карамельку, запивая пресным чаем. Ему колбаса нужна. Большой ломоть хлеба. Английский кофе, крепко заваренный. Вот тогда, можно считать, жизнь налаживается. Можно даже девушку заводить. А пока…

Каждое утро первым делом Миньков проверял электронную почту. На резюме, разосланные в разные агентства, ответов не поступило. Молчали и «Красоты России», и «Здравствуй, кладбище». Зато было письмецо из газеты «Новая Москва», от которого сердце просто взыграло. «Уважаемый Федор! – писал редактор Асокин, – есть у нас классная идея для материала. Ждем тебя в редакции, все обсудим».

Не откладывай на потом! И спустя десять минут Миньков уже вылетел из квартиры, хлопнув дверью. И тут только вспомнил, что не взял деньги на проезд.

– Дверью нельзя потише, а? – выглянула соседка, баба-Маша, – прямо по ушам трахает.

– Можно, – буркнул Федя, залетая обратно.

– Скворец, – довольно сказала баба-Маша и скрылась в неопознанных пространствах квартиры. На самом деле (по секрету скажу) она вернулась на кухню, села в кресло и со вниманием обратила свой взор к магнитоле, из которой полушепотом, как бы конспиративно, вещало радио «Свобода». Впрочем, к нашему повествованию это не имеет прямого отношения. Поэтому не будем углубляться в дальнейшие подробности. Гораздо важнее, что вместо «скворца» Минькову послышалось другое слово и оно, в буквально смысле, сделало его день.

– Творец, – льстиво курлыкнуло слово, приземляясь на вертолетную площадку его сердца, обустроенную и вычищенную от всякого хлама прошлого – неудавшихся отношений, ненаписанных романов, провальных начинаний в области бизнеса и политики. «А у творцов не бывает иначе, – вздохнул Миньков, но вздох этот был сладок, как персиковый лимонад, – вон, даже старуха малограмотная просекла что к чему: так меня назвала. Ну, не случайно же. Значит, чувствует что… Не все еще потеряно в этом мире, да!»

В подкладке зимнего пальто он обнаружил сто рублей, что его просто окрылило. Подсчитав мелочь в кармане пиджака, Миньков ощутил себя богатым и даже решил вечером заглянуть на «Клуб прозаиков», чтобы потом посидеть на веранде «Му-му» в хорошей компании. Творец он и есть творец. Нищий, непредсказуемый, беспечный.

А вот редакция «Новой Москвы» как всегда предсказуема. Асокин и Паша Снегин сидели, уткнувшись в мониторы компьютеров. Рядом стояли чашки, этакие лохани, наполненные горячим, дымящимся чаем, и ароматные кусочки вафельного торта лежали на подносе. Если зайти в редакцию и закрыть глаза, то покажется, будто сотня невидимых молоточков вбивает в стену мелкие гвоздики. Так бойко стучит, выплевывая буквы, клавиатура под опытными пальцами редакторов. Ну а если быть внимательным, то приоткроется еще одна, вовсе заоблачная реальность: не клавиши то щелкают, нет, конечно. Пока рождается новый текст – вы слышите сердцебиение музы.

– Феденька! – неожиданно вошла корректор Лада, – а чего же ты стоишь? Присаживайся! Бери чашку, не стесняйся. Вот тортик.

Всколыхнувшись, муза стихла, покорно увяла в наступившей тишине, и, хотя Снегин еще продолжал по инерции что-то там печатать, общий звук не был теперь столь слаженным и боевым.

– Призрак! – вскричал Асокин, – он входит бесшумно, будто тень! – и, поскольку не любил длинных прелюдий, тут же приступил к изложению сути дела, – штука такая, слушай внимательно. Мы готовим материал, посвященный разоблачению нищесброда. Точнее, мафии, которая за ним стоит. Все эти инвалиды, попрашайки – всего лишь прикрытие, жалостливая маска преступного мира. Верно? Сейчас хромая тетка просит мелочь. А после – срывая платок и длинную юбку, идет в бордель. Что еще хуже: спускается в какой-нибудь подвал, где отдает все собранное своему хозяину. Терпит унижения, побои…

– И мы должны, просто обязаны в этом разобраться, – дополнил Снегин.

– Ох, – встряла корректор, – такое непростое задание такому милому мальчику!

– План мы уже разработали, ничего сложного… это только часть.

– Конечно, ничего сложного! – поддакнул Миньков (к тому же я творец) – и не на такие темы писал!

– Феденька, – вновь не удержалась Мария, – ну, какой молодец. На разные темы писал. Ты еще не женился?

– Лада Васильевна! – в один голос воскликнули Асокин и Снегин. – Надеемся, что еще нет.

– Броситься в реку и жениться – никогда не поздно, – повторил заученную фразу Миньков.

– Конечно, не поздно, – обрадовался Асокин, – Никогда не поздно. А вот наш материал срочный. Тот самый случай, когда успех – значит успеть.

На том и порешили. Дело, и правда, оказалось ерундовым. Возле Красной площади бродили две попрошайки. Одна из них раздавала календарики с котятами, а после жалобным голосом вопила: «Подайте, девочки-мальчики, сто рублей на приют животным». Вторая ничего не предлагала, просто тянула руку, вставая на пути, и обещала много всего прекрасного и невнятного: благоденствия, счастья, долгих лет жизни. Минькову нужно было к ним подойти и немного пообщаться. Узнать, что за приют, кто его создатель; точно ли перечисляются средства куда обещано и есть ли документы. Сам Асокин почти каждый день бывал в этих краях, и назойливые попрошайки порядком его нервировали.

– Но я такой комментарий записать не могу, – печально заметил он, – меня тетки боятся. Как только увидят – сразу бегут. Одна быстрее другой. Не знаю, с чего бы…

– Борода! Все дело в ней! – улыбнулся Снегин, поглаживая свою короткую, аккуратную бородку. – Слишком лохматая. Кроме того, сразу видно, что мы не просто так… На лбу написано, так сказать. Очки плюс борода – формула интеллектуала.

– В общем, – завершил Асокин, – этих теток надо отловить и правду из них вытрясти.

Учитывая, что материал срочный, Миньков тем же вечером ринулся на Красную площадь. Тем более, что гонорар – пятьсот рублей – был бы как никогда кстати. Голод – не тетка. И как-то даже промыслительно, что именно пресловутые тетки от этого голода теперь его спасут. «Держитесь у меня – говорил Миньков, пробираясь сквозь толпу народа к Иверской часовне, – с вами разговор будет коротким. И попробуйте только слинять. Со мной такой вариант не прокатит».

А навстречу тем временем двигались беспечальные туристы с фотокамерами, нарядные толстощекие крохи, затолкнув в рот леденец, бежали вприпрыжку, влюбленные пары атаковали скамейки и лошадь Жукова, откуда их сгоняла правдолюбивая старушка с водяным пистолетом. А еще – целые семьи и группы, друзья, бандиты в крутых тачках, милиция, сопливый мопс на поводке, румяные женщины в косынках, девочки и мальчики, пенсионеры на самокате, пенсионеры с путеводителем и просто так, громкая молодежь, нахальные студенты, иностранцы с восторгом в глазах, телефоны, насаженные на длинную палку – чизз… Ду ю спик инглиш? От разнообразия прямо-таки в глазах рябило! Кого только в этой толпе не было! Были все! Все – кроме теток.

Миньков несколько раз прошелся вдоль Красной площади, ощущая, как медленно опадает сердце, все ниже и ниже, и наполняется неведомой тоской.

– Ну, может, отошли куда! – инструктировал по телефону Асокин, – милиция, говоришь? Значит, могли разогнать. Подожди немного, посмотри. А нет – так завтра съездишь.

Присев на ступени Иверской часовни, Миньков ждал до полуночи. Уже стало прохладно, из открытых дверей доносилось стройное пение; вплетаясь в городской шум, таяло в уличном оркестре разнородных звуков. Потом наступила тишина. Над кремлевской стеной повис тонкий обруч полумесяца, а попрошайки так и не появились. Отчаявшись, Федор поехал домой.

В девять утра его разбудил телефонный звонок.

– Они там, они там! – восторженно кричал Асокин, – вокруг часовни круги наяривают! Обе, да! До вечера теперь будут, это точно. Никуда не денутся.

Однако вечера Миньков ждать не собирался, он тут же вскочил и, не завтракая, поехал на Красную площадь. Никаких теток не было и в помине. Особо он даже не удивился и не расстроился: на что-то хорошее уже не рассчитывал, заранее не обольщался. Как будто, так и должно быть. Все идет по плану.

– Ну, как же так-то? – искренне недоумевал Асокин, – да были же они, были. Протри глаза хорошенько, да! Протри глаза.

На следующий день они поехали вместе. Асокин и Снегин всю дорогу шутили и подбадривали Минькова, вспоминали студенческие годы и анекдоты про вождей, но улыбка тут же сползла с их лиц, растворившись бесследно, едва они осмотрели Красную площадь. Словно бесплодная женщина, площадь пригрела вокруг себя множество посторонних предметов и людей, но главного, нужного именно сейчас – явить не могла, сколько не пыталась.

– Вот не повезло, – сказал Снегин, – сегодня их нет.

– Приеду в другой раз! – мужественно заявил Миньков.

Так он катался всю следующую неделю, пока не заметил, что карманы пиджака стали совсем легкими. На оплату проезда в метро ушла вся мелочь. Кроме того, пару раз, когда в глазах становилось совсем темно, руки дрожали и колени подгибались, он покупал буханку черного хлеба. И насыщался прямо здесь, перед Иверской часовней, отламывая большие, пышущие жизнью, куски. Собирая вокруг себя птиц небесных.

Попрошайки мерещились теперь всюду. Как-то раз, по обыкновению прогуливаясь вдоль Кремлевской стены, Миньков заметил женщину в черном балахоне, которая торопливо уходила от него.

– Стоять! – чуть не закричал он, устремляясь следом. Но, сколько бы ни прибавлял он шагу, сколько ни старался, она все удалялась и удалялась, пока не исчезла где-то высоко в небе, за куполами храма Василия Блаженного.

Другой раз он все-таки догнал незнакомку в темном, и даже схватил ее за рукав. Вскрикнув, она обернулась. То была молодая женщина, бледная и прелестная. Рыжие кудри выбивались из-под капюшона черной куртки.

– Извините… – пробормотал Миньков, отпуская, – я обознался.

– Ты, кстати, когда будешь к ним подходить, – сыпал советами неутомимый Асокин, – дай им стольник. Тогда, может, разговорятся.

– Стольник?!

– Ну да.

А как-то раз ему и самому вручили тридцать рублей. Случилось это так. Он маялся как обычно возле часовни, и вдруг маленькая девочка, подскочив, протянула деньги. Миньков не догадался сразу, что это – ему, он вообще не понял, в чем дело – что тебе нужно, малышка, – но она все не отходила, все томилась с монетами на вытянутой ладони. А рядом стояла ее бабушка, приветливо улыбаясь и подбадривая девочку. «Бедным помогать надо, – говорила она, – а этот бомж проверенный. Каждый божий день стоит здесь».

***

Притаившись в арке перед Красной площадью, двое солидных мужчин средних лет в полголоса разговаривали друг с другом.

– Ну, вон он, вон он, видишь? А ты не верил, Паша!

– Да, просто фантастика… Уже втянулся. И так профессионально! Шляпу нашел, ходит с ней, побирается…

– Тсс! Пока нас не заметил. А как увидит, сразу бежит. А я тебе говорил: нищие – это мафия. Им это выгодно. На каких-то условиях договорился с тетками. Обучился.

– Просто актер…

– Нам бы его талант…Эх, зажили бы! Мы сейчас, что? Обратно в редакцию. Пахать и день, и ночь за компьютером. А он? Поделит добычу с тетками, и… куда-нибудь в клуб, веселиться. Пить вино и танцевать до утра, да.

 

 

29.07.17.