«Раненая песня» Павла Васильева
К 80-летию со дня трагической гибели выдающегося русского поэта Павла Васильева
Прикосновение к необычайно насыщенной, неукротимой поэзии и память о судьбе выдающегося русского и казахского поэта межнационального масштаба Павла Николаевича Васильева (1910-1937) неизбежно рождают безграничный восторг и безграничную печаль от трагичности и краткости его человеческого и творческого пути.
Родившийся в Казахстане, с самого первого осознанного творческого проявления Павел Васильев самоутвердил свою миссию на этой земле: «Я буду русским поэтом!» Он им и стал – не только по праву национальной принадлежности рода, но и по праву глубинного, нутряного прорастания всего исконно русского, исповедально-православного в его самобытных, начертанных сердцем строках. А по праву места рождения и духовного мировосприятия, по праву живой среды и окружающего его в детстве и юности восточного, азиатского менталитета, этого взгляда извне, со стороны родительницы-степи на Русь-матушку, Павел Васильев окрылил свою поэзию и как кровный сын великой половецкой степи Дешт-и-Кипчак. Над его судьбой «прочно висит казахстанское небо», этот исторический регион Евразии воспет с необычайной силой васильевской любви и притяжения.
Его творческое и личностное самосознание сформировалось на почве двух великих культур. Именно здесь, на границе столь разных миров, нравственных и созерцательных картин человеческого и природного пространства, и произошло зарождение самобытного, расцвеченного удивительным многоголосием и многоцветием поэтического космоса Павла Васильева. В его стихах степь одновременно казацкая и казахская, а жизни степняков и казаков-переселенцев слиты воедино:
Пьет джигит из касэ, – вина!
Азиатскую супит бровь,
На бедре его скакуна
Вырезное его тавро.
Пьет казак из Лебяжья, – вина! –
Сапоги блестят – до колен,
В пышной гриве его скакуна
Кумачовая вьюга лент
Малые народы всегда имели для русской нации особую притягательную силу, что и помогло России сохранить на своих пространствах около двухсот народов, а бережливое и зоркое отношении к инонациональной языковой культуре создало благодатные предпосылки для взаимопроникновения и взаимообогащения языковой среды и, в то же время, – для укрепления собственного национального самосознания. И вполне органично, что в своих произведениях поэт-гражданин Павел Васильев воплотил выстраданную мечту о родстве душ, сплаве культур, братстве народов, как о единственно возможном выходе из духовного тупика постреволюционной России.
По свидетельству Сергея Куняева, Васильев не был первооткрывателем азиатской темы в русской поэзии, «но он был одной из ярчайших звезд в литературном содружестве, рожденном и вскормленном на сибирско-азиатских просторах, преображавшихся на его глазах в соответствии с ритмами нового времени». Павел Васильев, носитель двух древних языков, сохранивших живительные родники национального слова, обладал уникальной возможностью свободного перемещения по исконно своей и по инонациональной этнической почвам:
Прощай, мой друг! Прощай, прощай, поэт.
Я по душе киргиз с раскосыми глазами.
Вот потому и искренен привет,
Вот потому слова — про многое сказали...
Следует, однако, уточнить, почему в стихах поэта так часто встречается обозначение казахов как «киргизы» или «киргиз-казаки». В государственных документах Российской империи до революции 1917 года и в первые годы советской власти казахов действительно именовали так, но в новейшей истории было восстановлено старинное самоназвание народа «казак», и этнонимы «киргиз» и «казах» получили самостоятельный статус и разграничение.
Поэтом так любим именно жанр песни, имеющий важнейшее значение и для русского, и для казахского народного творчества. Многие васильевские произведения именуются песнями («Песня о гибели казачьего войска», «Песни киргиз-казаков», «Песня», «Песня об убитом», «Песня о Серке» и др.) и выстроены как повествования-песни, в соответствии с былинными и эпическими славянской и азиатской традициями.
Павел Васильев прозвучал в своих поэмах и стихах как древнерусский сказитель Баян, исполнив на звончатых да яровчатых гуслях незабываемые песни-погудки родного Прииртышья:
Я не здесь ли певал песни-погудки:
Сторона моя – зеленые дудки,
Я не здесь ли певал шибко да яро
На гусином перелете у Красного Яра?
Смысловую основу традиционной картины мира казахов также составляет музыка, являющаяся великим духовно-эмоциональным опытом народа. Аналогичное понимание музыки, музыкального инструмента и пения находим и у Павла Васильева. В его стихах фигурируют такие национальные казахские музыкальные инструменты, как домбра и дудка. Герой и инструмент в художественном описании поэта едины: «На домбре спокойно застыла рука, / Костра задыхается пламя…», казах в любой момент готов заиграть на любимом музыкальном инструменте: «А джигит Серке / Только что и имел: …Длинную дудку, / Готовую запеть, / Да еще большую любовь», он для него – символ жизни: «Солнце поднявшееся, домбра моя, приветствуй!»
Персонажи произведений Павла Васильева поют в любых обстоятельства, пение для них – это жизнь, единственный способ существования:
Через пески в золотой пыли
Люди, как призраки, пели и шли.
…Голод, и смерть, и сон поборов,
Пели товарищи у костров.
Песня тогда приходила, как мать,
Через заставы к нам на привал,
Гладить ладонями и обнимать,
Долго глядеть в глаза запевал,
Голод, и сон, и смерть укротив,
Через пожары, снега и тиф.
В этом отношении русский и казахский народы едины, как жизнь казахского народа была немыслима без песни, так же много песня значила и для русских, в том числе для казаков. Но в этом стремлении каждую минуту звучать и слышать свой голос П. Васильев в большей степени связан именно с казахским фольклором, его сильнейшей песенной традицией, когда казахская невеста не имела морального права выходить замуж без лично сочинённой и спетой песни, а джигиту-казаку следовало объясняться в любви только в поэтико-песенной форме. Такой высокой степени привязанности к песне в русской традиции не было.
Музыкальные, песенные образы в творчестве П. Васильева дополняют картину пространства, в котором существует лирический герой его произведений, еще одной важной составляющей – звуковыми образами. В этом степном, открытом, свободном пространстве, наполненном ветром, мы слышим не только свист ветра, но и экзотический напев, в котором странным образом сочетается бодрая казачья песенная нотка с казахским фольклорным мотивом, немного заунывным, протяжным. Этот звуковой образ парадоксален – сочетает несочетаемые этнические музыкальные элементы. Иногда громче звучит казачья песня, иногда ее перекрывает азиатская мелодия, но чаще они сливаются в некое сочетание, создать которое мог только поэт, глубоко понимающий две совершенно разные культуры, сумевший не только найти в этих культурах общее, но и передать его в своих произведениях.
Масштаб и мощь такого таланта, чуткость восприятия стихии происходящего и воплощение её в фактурной и пластичной поэтике – часть национальной памяти не только прошедшего века, но и многих лет, уходящих за горизонт бытия.
При жизни П. Васильева мнения о его творчестве были неоднозначными: большинство исследователей не смогли (и это соответствовало требованиям времени, политической конъюнктуре) увидеть подлинную народность его поэзии, ее тесную связь с великими традициями прошлого. Не случайно поэтому, что именно публичные критические высказывания 20–30-х годов стали одной из причин гонений и гибели поэта.
В настоящее время в отечественном и зарубежном литературоведении и литературной критике достаточно глубоко и разносторонне разработана научная оценка творчества и мировоззренческой позиции П. Васильева с учетом общественно-политической и философско-культурологической обстановки периода 20–30-х годов ХХ века и сложности творческой биографии поэта. В то же время опыты исследования самобытного художественного метода П. Васильева и влияния на него народного творчества не всегда удерживались в границах научной компетенции, зачастую переходя в политические, эстетические и общественно-нравственные области. На сегодняшний день наблюдается всплеск интереса к творчеству этого замечательного русского поэта, что наглядно доказывают международные научно-практические конференции в Казахстане (Павлодар и Семипалатинск) и России (Москва, Омск, Рязань и др.).
Казахстан считает Павла Васильева своим национальным поэтом, его творчество изучают в школах и вузах, в Павлодаре, куда семья переехала из Зайсана, ведёт большую подвижническую и просветительскую работу Дом-музей П. Васильева. Но приходится с сожалением констатировать, что в России творчество поэта изучают только в немногих вузах на спецкурсах и в редких школах факультативно, но в этом направлении ведёт неустанную деятельность единственная дочь поэта – Наталья Павловна Васильева, мемуарист, биограф, хранитель семейного архива, исследователь творчества поэта, с которой Московская городская организация Союза писателей России поддерживает тесный и непрерывный контакт.
НИНА ПОПОВА
к.ф.н., член Союза писателей России,
Академии российской литературы и
Славянской художественной Академии