Юлия МАРИНИНА

 

ОДНАЖДЫ НА ТАНЦАХ

 

Мою бабушку положили в больницу и сделали операцию по удалению желчного пузыря. Я не успела заметить, как состарилась бабушка. Кажется, совсем недавно она была молодая, красила волосы в рыжий цвет, тоненькой ниточкой выщипывала брови. А я была маленькая. И мы вместе на рынке стояли в длиной-предлинной очереди за крышками. Крышками для банок. Бабушка всегда выращивала на даче помидоры и огурцы, потом закупоривала их в банки и ставила рядами в коридоре. А зимой мы эти соленья съедали. У бабушки были самые вкусные маринованные помидоры, я толкла их в картофельном пюре, получалось месиво. Мне тогда было семь лет, а бабушке сорок два. Она была, получается, совсем юная. Но я её такой не воспринимала. По мере того, как идут годы, как накапливается опыт, возраст воспринимается иначе. В детстве мне и шестнадцатилетние казались взрослыми, умудрёнными опытом людьми, а уж те, кому двадцать, старики и подавно. Теперь мне тридцать. Бабушке за семьдесят. И она после операции возле окна на больничной койке, слегка опухшая, улыбается. Сквозь мутные стёкла виден больничный двор – тонкие высокие сосны и меж ними «в спячке» другие деревья, листья давно облетели, поздняя осень. Скоро всё запорошит снегом. Жизнь утекает по каплям, незаметно. И это не пессимизм. В палате, кроме бабушки, уставшие, бледные женщины, кто-то читает книгу, кто-то дремлет. На койке у самого входа спит старушка. Она всю ночь орала. У неё ломило ноги. Теперь день, и она уснула. Пациенты возмущаются, что она днём спит, а ночью, видимо, опять истерить будет. Но в их голосе нет злобы, одна усталость. Старушка долго возилась, не могла улечься, то клала подушку в ноги, то в изголовье, то пыталась и вовсе без неё обойтись. Теперь она лежит навзничь, запрокинув голову, рот её приоткрыт, острый старушечий подбородок резко выдаётся вперёд, из-под простыни торчат жилистые ноги, одна в чулке, другая босая. Волосы у старушки растрёпанные, а на лбу коричневые пигментные пятна. В молодости она была акушеркой и помогала людям прийти в мир. Сейчас она забылась беспокойным сном: то шамкает, то что-то бормочет. В палату вбегает молодая, красивая медсестричка. Резко берёт её руку. Старушка испуганно вздрагивает.

- Кровь из пальчика брать будем.

- А? Чего? – сонным, заплетающимся голосом спрашивает старушка.

- Из пальчика, бабуль!

- Аааа… А какие у меня там ответы?

- 4 и 4.

- Нормальный это сахар?

- Нормальный, - медсестра делает всё очень быстро: протыкает палец, нацеживает крови, прикладывает вату, - Держи крепче, бабуль.

Старушка снова засыпает, но её вскоре будет другая медсестра, которая ввозит капельницу. Эта медсестра пухлая, весёлая, с румянцем во всю щёку. Медицинский халат её слишком обтягивает и, кажется, вот-вот треснет по швам. Белая шапочка надвинута низко на лоб.

- Бабусь, просыпайся. Капаться будем! – медсестра слегка толкает старушку.

- А? А какое лекарство?

- Какое лекарство? – переспрашивает медсестра с задорным смешком, - Сосудистое, - она выбегает за дверь, вскоре вбегает снова, в руках у неё мешочек с  какой-то жидкостью.

- Вы скажите ей, что это для ног лекарство, чтоб ноги не болели, - подсказывают медсестре другие пациенты палаты. – У неё ноги сильно болят, она всю ночь нам спать не давала.

Медсестра наклоняется к старушке:

- Это чтоб ноги твои не болели, бабусь, лекарство.

- Чтоб ноги… - заплетающимся голосом повторяет та. – Дочка, постриги мне когти на ногах. У меня не ногти, а когти. Я доктора просила.

У медсестры радостное, воодушевлённое выражение, она хлопочет над капельницей и делает вид, что не слышит просьбы. Старушка умолкает, но через некоторое время снова кряхтит:

- У меня не ногти, а когти.

- Какие ещё когти, бабусь?

- Вон, разве не видишь? – старушка поднимает ногу, которая в чулке.

- Нет, бабуль не вижу, - медсестра пожимает плечами.

- А…Пострижёшь?

- Ничего я тебе, бабусь, стричь не собираюсь, - медсестра проверяет капельницу и уже собирается уйти, но старушка цепляется за подол её халата.

- Ох, если бы ты знала, дочка, как больно, нестерпимо. Всю ночь я промучилась.

- Не знаю, бабуль. Меня тут вообще ночью не было, - она, как неуклюжая тучная бабочка, выпархивает вон.

- Приятная медсестра, обходительная, - говорит кто-то из пациентов.

Ближе к вечеру старушка оклемалась. Она выходит в центр палаты и начинает рассказывать о своей жизни:

- Вот было мне шестнадцать лет, жили мы в Ростове-на-Дону на хуторке там, где вся беднота. И ничегошеньки мы с матерью не имели. А сестра моя вышла замуж за профессора математики. И у неё было много дорогих платьев, ей всё профессор подарил. И я взяла у неё самое лучшее небесно-голубое платье и решила пойти самый первый раз на танцы. Платье то я под грудью верёвкой подвязала, оно мне велико было, потому что сестра моя такая крупная, высокая, а я – кощи да мощи! Зато я породистая уродилась. Мне учительница в школе сказала, что самые породистые женщины – это те, у которых при светлых волосах, чёрные брови. Я как раз такая была. А Ростов был поделён на две половины: русскую и армянскую. И вот прихожу первый раз на танцы, а там девушек много-много и все модные, разодетые. Я так растерялась. И вдруг входит парень – загляденье! Наполовину армянин, наполовину русский. Смесь кровей человека всегда красивым делает. Вот зашёл он. И все девушки, которые были на танцах – и армянки и русские, как стали на него смотреть. Я тоже стою и смотрю на него. Тут заиграла музыка. И, представьте, он подходит ко мне и приглашает на танец, а я не верю своим глазам. Вот мы танцуем, и все взгляды только на нас. Песня кончилась, он меня за руку взял и повёл на скамеечку. А там два пацана место заняли, он их прогнал и меня усадил. Потом вышел куда-то покурить. Ко мне подбегает знакомый мой Петя и лицо у него такое взволнованное:

- Рая! А ты в курсе с кем ты сейчас танцевала?

Я говорю:

- Да. Я танцевала с самым красивым парнем города.

- А ты знаешь, что он главарь городской банды? Преступник!

В Ростове в те времена орудовала шайка, которой все боялись, даже милиция ничего не могла с ними поделать. Вот опять заиграла музыка, вернулся мой кавалер и взял меня танцевать. Я с ним танцую, а сама про себя думаю, как бы скорее от него сбежать, испугалась. А он, видимо, догадался и спрашивает:

- Что ты, Рая, так напряглась?

Я сразу улыбаться начала, а он:

- Тебе, наверно, про меня уже доложили, кто я такой.

Я кивнула, он говорит:

- Посмотри на армянок, сколько на них золота и драгоценностей. Ты представляешь, сколько это всё золото стоит? Нет? – он шепнул мне на ухо. – У них ещё есть повод бояться меня. А тебе что я могу сделать плохого? На тебе и есть-то одно красивое платье, да и то, наверно, не твоё.

Я всё-таки сбежала домой, не дожидаясь окончания танцев. Его я больше не видела. Прошло время, я уже так хорошо пожила, муж у меня завёлся и дети, пожила в общем. И вот через тридцать лет отдыхаю я в санатории. Выхожу к обеду в столовую и вижу: за стол садится семья: муж, жена и трое детей. Муж пожилой уже, виски седые, но очень солидный, представительный мужчина. Я смотрю на него и отчего-то напряглась вся. В том санатории тоже был вечер танцев. Жена мужчины куда-то ушла с детьми, и он меня пригласил потанцевать. И вот мы танцуем, я к нему прижимаюсь и вдруг понимаю: да это же он! Тот самый бандит! Тут сердечко моё забилось, затрепетало. Сильно-сильно.

Так-то вот. Узнал он меня или нет, я не решилась спросить. Мы почти ничего не сказали друг другу. Он обмолвился, что работает водителем автобуса на дальние рейсы. «Значит, оставил свою банду», - подумала я.

Старушка вздохнула, прихрамывая, добралась до кровати, откинулась на подушку и закрыла глаза.

- Тётя Рая, расскажи что-нибудь ещё из своей молодости! Расскажи! – наперебой стали просить пациенты. Но она уже не слышала их, спала, дышала тяжело, с присвистом.

Может быть, засыпая, она подумала: «Как сладка была бы его любовь ко мне, но жизнь всегда с привкусом печали».

Через пару дней я позвонила в больницу бабушке, чтобы узнать, как она себя чувствует и заодно поинтересовалась, какие дела у старушки Раисы.

«Да вроде ничего, - ответила бабушка, - Сноха к ней приходила, гостинцы принесла».

Юлия Маринина

Отрывок из повести «Имяславие имён наших»