Хаос выхоженного берега

Хаос выхоженного берега размывает водой до рассвета.
Берег как в первые дни творения отдан морю, песку и ветру.
Шторм утих и опять под ногами блестят ракушки, прозрачным светом.
Все заполняют: берег и душу. И мы прощаемся с этим летом.
На память останется только запах...и ветра шум, и прибоя шорох.
Чтобы холодными вечерами перебирать в памяти мягкий ворох
Снов о море живых и ярких, прислушиваясь к их родному наречию.
Снов, как вода забирает в вечность следы птичьи и человечьи.

Целостность

Я — это я. В темноте, в тишине.
Даже в часы отчаяния.
И это любовь говорит во мне.
Тонкая ложечка чайная
Бьется со звоном о хрупкий фарфор,
Мечется в чашки колодце.
Так и ухмылки злой приговор
Внутри словно эхо бьется.
Хочется окна открыть и тьму
Выдохнуть, ночь глотая.
Я не нужна тебе одному, 
Клетка моя золотая.
Целостность. Словно в конце строки
Точки простой основа.
Но для того и нужны маяки,
Чтобы спасали снова.

 

Запах вина и книг

Запах вина и книг кажется мне коричным.
Вы, видно, хотите меня спросить о чем-то личном?
Привычное (вот беда) не остается привычным,
когда проницательный взгляд становится безразличным.
Не вырваться из себя, как из пустого дома,
где теорема Ферма становится оксюмороном.
Не доказать себе, не выдавить объяснений —
пробел и еще пробел за многоточием мнений.

Бесснежный декабрь

Бесснежный декабрь. Печальные сны —
Словно в воде отражение.
Перед отчаянием все равны,
Как и перед сомнением.
Пепел летит с обгоревших полей
Километр за километром.
Бисером — воздух, канва — землей,
Небо — оборванным фетром.
Встанешь у изгороди. Поглядишь.
Вечер. Темнеет рано.
Может быть, где-то и ты не спишь?
Может, и я желанна?

 

Цвет августа

Цвет августа вновь зеленый,
Как темные листья лип.
Оставленный, покоренный.
Калипсо, коралл, полип.


Цвет августа ярко-красный,
Как алый морской закат.
Поверженный, но опасный.
Афила, нарцисс, гранат.


Цвет августа бледно-синий,
Как утренний неба свод.
Отчаянный, невыносимый.
Икар, паруса, полет.


Цвет августа густо-черный,
Как пропасти зев без дна.
Безжалостный и упорный.
Афина, копье, война.

 

Аю-даг

Волна волне передает
И шепот звезд, и снов полет.
Во тьме могучей тишины
Медведь-гора здесь видит сны…
О прошлом многовековом,
о том, что будет здесь потом.
И веры в вещий сон полна,
Опять бежит к горе волна…

 

Мама

Что же так страшно, мама?
Снова тревожный сон.
Это оно, то самое. Вырваться хочет вон.
Тонкая нитка рвется. Сон чуток и невесом.
Любовь ведь передается спиралями хромосом?
В любви столько силы, мама.
Мне уже много лет, а хочется как тогда…прижаться и знать ответ.
Хочется, чтобы сказала, погладив по голове… не бойся, моя родная, мы умрем через много лет.
У нас еще будет время… смеяться, любить и жить. У нас еще будет время сказать и понять, простить.
И я улыбнулась бы снова, и будущее далеко… а мама уже готова теплым поить молоком.

Оставят пусть сны. Не мучают вновь своей безысходностью белой.
Я каждый день задаю себе вопрос: а всели успела я?
Всели сказала главное, всех ли простила?
Всели, всех ли, всего ли…
Ничего не забыла?

 

Дженис Джоплин

Дженис Джоплин
надрывный плач!
Одиночество —мой палач,
Одиночество в стенах вен.
Ожиданием перемен
страх соскоблен.

 

Я – маяк
Я стою маяком у пристани.
Сердце вымыто морем. Истово
веровать в море хочется,
чтобы отмыть и сознание дочиста.
Гедонистическая позиция –
свет отражать от улыбок на лицах.
Переполнять им себя и заново...
быть нежданной, но быть желанною.
Море вздыбится, море вспенится,
слово к слову в стоке притерпится.
Море возьмет мое сердце чистое
и сознание полное мыслями.
Я – маяк, а ему неведомо
безразличие к чужим бедам, но
непросто светить, спасая,
если свет только тень бросает.

 

 

Все устарело… даже звездный свет

Все устарело. Даже звездный свет
приходит к нам спустя лишь сотни лет.
Мы видим то, чего давно уж нет.
Быть может... это – наказание
за неумение красоту ценить?
Слова теряют смысл, мысли нить
запутана в глубинах подсознания.
Произнесенные слова ветшают, 
с языка слетев, мелодия теряет свой напев,
а возвращаясь вновь, не утешает,
забытая среди других случайных звуков.
Слишком много их... потерянных хлопков и стуков.
Но ни один не сможешь удержать.
Иронии застывшая печать, 
печаль неуловимого мгновения.
В них звездный свет и бренность слов и пения.

 

За полторы недели до весны

За полторы недели до весны, 
до нового, казалось бы, рождения,
я отдаю зиме чужие сны,
как банку прошлогоднего варенья.

Но что мешает верить и мечтать?
Сомненьями как будто бы объяты,
мечты осели в рамах зимовать
обрывками помятой серой ваты.

И снова наступает тишина, 
в которой нет ни звука, ни движения.
Совсем одна. И нужно помолчать,
обмазав суть остатками варенья.

 

Собакам у дома

Собакам у дома не нравится лунный свет.
Профицит сияния. И ложный след
остается в луже. И в темноте
звуки не те. И люди как будто не те.

Исписан неровными буквами белый лист.
Буквы спускаются вниз.
И вниз смотрят глаза, звезды, фонарный свет.
Словно луны на небе сегодня нет.

Никто не хочет верить ее белизне. Не сегодня.
Ведь не станет ровней биться сердце.
И ничто не может сейчас удержать
от тех же сомнений, что псам запрещают спать.