Поэты моего поколения, русские поэты, в юности, как снегириные гроздья, стаями налетали и, перекликаясь, звенели вокруг Василия Федорова. Доступный, порывистый, он поднимал над нами седую косматую голову и, взмахивая руками, сам вместе с нами летел...

Мы видели в нём смельчака, срастившего "распиленный" ствол национального древа поэзии: от Павла Васильева и до нас - рубка, щепки кое-где мелькали, а часть ствола уложена в шахтах Магадана и Певека. Мы, русские поэты, и сейчас это ощущаем - утрату "плотности" слова на поле воображения. Причина - уничтожение поэтов, заметных и перспективных, в поколениях.

А у него не было "Василия Федорова": сам поднимал себя и сам унимал собственную боль и тоску по счастью, отобранному у него и у его народа. Превозмог себя и встал рядом с Есениным и Твардовским, встал - с горечью во взгляде и с вещим страданием в сердце. Эта горечь запечатлена и на фотопортретах поэта... В Союзе писателей России прошел вечер, инициатором которого стал Анатолий Хрупов, фотомастер, связанный дружбой с Василием Дмитриевичем Фёдоровым и с его семьей. Это вечер - радость для многочисленных поклонников поэзии Фёдорова и, безусловно, для его друзей, здравствующими ныне: Юрия Бондарева и Егора Исаева.

Пророчества и видения, наития и разгадки посещали Фёдорова, бередили его душу. Василий Федоров, один из крупнейших поэтов наших, предчувствовал приход "к штурвалу корабля" безответственнейшей "команды", у которой не хватит ума приникнуть сердцем и слиться с голубым скифским простором всем существом своим, и вдаль устремиться, врачуя могилы и пашни, окликая мужественной добротою края и народы:

Берегите меня

До последнего дня.

Берегите меня

До последнего часа.

Берегите меня,

Как цыгане коня.

Чтобы гикнуть потом

И умчаться.

Не уберегли целую конницу изумительных, страстных и талантливых. Люди, умеющие помогать России божьей искрой таланта, отвергнуты, отодвинуты, а на сцены и на экраны выпущены стаи малярийных болотных комаров. Трясет нас от развратного и бесполого "искусства", от спидового ликования хмырей. Ложь не утвердится на линии постоянства, а пошлость не оправдает надежды уродов. Вдохновение - конь крылатый и выносливый, и всадник здесь требуется не банальный.

Вот и промчались они - гики их слышу... Вот и канули они в синюю дымь России - ветер и сумрак после них. Вот и горизонт русский окаймился - бездонный котлован пустоты гудит. Ну, где они, огненные витязи века? Где Гумилев, где Блок, где Есенин? Где Маяковский?

А братья их меньшие, Васильев, Корнилов, Ручьев где?..

Василий Федоров - последний из огненных. Последний - из отважных. Последний - из умытых маминой слезою. А перед ним - отравленный водкой - Павел Шубин, истерзанный туберкулезом - Петр Комаров, зарезанный трамваем - Алексей Недогонов, выброшенный бериевцами из поезда - Дмитрий Кедрин. Это они - от Державина и Пушкина, Лермонтова и Некрасова, Кольцова и Никитина. Огненные всадники!..

Почему поэт - поэт? Почему человек - человек? А потому: огненные всадники поколений, как звёзды через мерцающий космос, звенят стременами и скачут через трепещущую душу поэта, без которой человек и себя не познает.

Василий Федоров - статный поэт, колоритный и мудрый. Слово его и образ его бунтарским соком налиты, солнечной дерзостью подвига. Его любимцы - Аввакум, Бетховен, - вздыбленные духом великаны. И справедливое осмысленное непокорство поэта священно. Ведь народ довели - иначе бы не поднялся он? Но - повернули брата на брата...

И Федоров отлично понимал понапрасную русскую кровь:

За красоту

Времен грядущих

Мы заплатили красотой.

Тяга Василия Федорова к аввакумовской душевной громадине, к зовущей вершине эпоса, к спасательной твердыне традиции равна его тяге к океанскому шторму бетховенского искусства. Фёдоров воспел строительную мощь и бессмертный ратный подвиг нашей великой державы - СССР.

Федоров, полный народным гневом и народным затишьем, жадно радуется незлобивостью, он - поэт, он - струна, из человеческого сердца и до звезды протянутая:

Вот и море, вот оно волною.
Гальками прибрежными шуршит.
Ничего, что пережито мною,
Не смывает - только ворошит.

Федоров - горький поэт. И - сопротивляющийся поэт. Мужество - признак пережитого горя. Человек, выдюживший горе - мужественный и грустный внутри себя человек. Федоров - мужественный и грустный. Потому - цельный и нежный в угрюмости и бескорыстье.

В молодости я видел перед собою некое не заполненное синевою и солнцем, "беспейзажное" расстояние. И мне казалось: у Бориса Ручьева, у Людмилы Константиновны Татьяничевой, у Михаила Львова, у Ивана Акулова, а тем более у Василия Федорова, любимого моего поэта, впереди - каждый шаг ликованием осветлен. Молодость, молодость...

Потеряв их, дорогих и огненнокрылых, я сегодня встал на их место и вижу: расстояние, ими одолённое, моего не легче. Не поэтому ли я о них часто думаю? Даже, когда один, в затерянной деревушке, в занесенной до крыши избе холодным и жестоким бураном, я словно разговариваю с ними. Живых я их стеснялся, а мёртвых я их ни капли не робею: я ведь так и не осознал, что они - мёртвые. Они со мною, как в моей молодости, деспотически добрые и честные, опора и гордость моя.

Я знаю, благородные случайности взаимосвязаны: я - ученик Василия Дмитриевича Фёдорова. И Бог поручил мне проводить в последний путь учителя. На кладбище, филиале Новодевичьего, "траурный митинг" вёл я. Василий Дмитриевич лежал в гробу - седой, мудрый, красивый. Спокойный и независимый.

Я обращался к нему только на "вы", а он путал: иногда - "ты", иногда - "вы"... А эти строки, за рулем автомобиля, на свистящей скорости, по трассе, я выхватывал из груди, обжигаясь и плача:

ПРОЩАНИЕ

Василию Федорову

Вот и ты лежишь в земле родимой,
Навсегда суров и молчалив,
А в сибирской пойме лебединой
Реют зори, плещется залив.

Ветер сник на поле Куликовом.
И теперь в Москве не видишь ты,
Как по древним тропам Ермаковым
Прорастают красные цветы.

А в дому скрипит и плачет ставень,
Вечной мглы ему не покорить.
Ну зачем же за себя оставил
Ты меня страдать и говорить?

Свет - призванью и терпенье - людям,
Умираем здесь, а не гостим.
Нужные заветы не забудем.
Грубые обиды не простим.

Не сбегали, мы не уезжали,
Хорошо иль плохо - всё одно.
Нам нигде с тобой за рубежами
Смысла и покоя не дано.

Ведь от совести не отпереться,
В тайниках судьбы не скрыть её.
Кто стрелял в твоё больное сердце,
Тот сегодня ранил и моё.

Снова грозы даль приоросили
И над миром встала синева.
Длинные бессонницы России
Перельются в думы и слова.

Перельются, в душах отзовутся,
Тихо вспыхнут звёздами в ночи.
И к твоей могиле прикоснутся
Их неодолимые лучи.

Неужели не сохранимся мы, русские вселенцы, в чужой и своей памяти, неужели?..

Валентин СОРОКИН,

лауреат премии Ленинского комсомола и Государственной премии РСФСР им. A.M. Горького